Мы помещаем текст доклада ученика 10 В класса на Топалеровских чтениях 2020 г.

 

МАКСИМ КАРМАЗА. Тема души в творчестве Тютчева.

 

Хотелось бы начать с комментария к стихотворению 1855 года, в котором собраны главные мотивы его поэзии вообще:

 

О вещая душа моя,

О сердце, полное тревоги, –

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

 

Так ты – жилица двух миров,

Твой день – болезненный и страстный,

Твой сон – пророчески-неясный,

Как откровение духо́в...

 

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые –

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

 

Во-первых, обратим внимание на словосочетание «двойное бытие».

По Тютчеву, душа человека родилась из хаоса, она родственна этому хаосу. В стихотворении «О чём ты воешь, ветр ночной?..» встретится словосочетание «родимый хаос» (у Тютчева душа хранит память о древнем хаосе как родине всего живого: «О, страшных песен сих не пой/ Про древний хаос, про родимый!/ Как жадно мир души ночной/ Внимает повести любимой!»), а первая строфа стихотворения «Тени сизые смесились…» заканчивается так: «Всё во мне, и я во всём!..» (замечу, что эта тема появляется ещё у Державина в его духовной оде «Бог»: «Ничто! — Но ты во

мне сияешь/ Величеством твоих доброт;/ Во мне себя изображаешь,/ Как солнце в малой капле вод». Тютчев в своей стилистике ориентировался на восемнадцатый век). Лирический герой Тютчева чувствует себя частью природы, мира, ощущает, что целый мир – в нём, отождествляет себя со всем миром (в связи со стихом «Всё во мне, и я во всём!..» стоит упомянуть влияние философии Шеллинга, утверждавшего тождество природы и духа, присутствие Творца во всём: Бог растворён в мире, в природе, природа одушевлена, всё в мире содержит в себе Бога).

Однако в стихотворении «Душа хотела б быть звездой…» лирический герой указывает на неосуществимость слияния души с небесным миром, и это тоже важнейшая тема. Душа лирического героя тоскует, «грустит в пыли по небесах» и желает с ними слиться:

Слыхал ли в сумраке глубоком

Воздушной арфы легкий звон,

Когда полуночь, ненароком,

Дремавших струн встревожит сон?..

…

Дыханье каждое Зефира

Взрывает скорбь в ее струнах...

…

О, как тогда с земного круга

Душой к бессмертному летим!

…

Как верим верою живою,

Как сердцу радостно, светло!

Как бы эфирною струею

По жилам небо протекло!

Но, ах! не нам его судили;

Мы в небе скоро устаем, –

И не дано ничтожной пыли

Дышать божественным огнем. («Проблеск»).

Эта же неосуществимость в стихотворении «Душа хотела б быть звездою…» выражается в сослагательном наклонении. Тютчеву важен не факт преображения души в звезду (факт слияния мы увидим в стихотворении «Тени сизые смесились…»), а процесс переживания желаемого. Результатом процесса становится тоска по идеалу. Мотив тоски души – один из важнейших у Тютчева. Вспомним стихотворение 23 ноября 1865 года:

Нет дня, чтобы душа не ныла,

Не изнывала б о былом,

Искала слов, не находила,

И сохла, сохла с каждым днем, –

Как тот, кто жгучею тоскою

Томился по краю родном

И вдруг узнал бы, что волною

Он схоронен на дне морском.

Итак, душа человека – часть хаоса, бездны (неслучайно лирический герой стихотворения «Тени сизые смесились…» просит сумрак «утишить» душу, усмирить её). Она стремится слиться с целым («беспредельным» — в «О чём ты воешь, ветр ночной?», «бессмертным» — в «Проблеске»; поэтому, кстати, в стихотворении «Тени сизые смесились» такое изобилие слова «всё»: «Всё во мне и я во всём!..», «Всё залей и утиши») — с бездной, родство с которой изначально (вспомним определение души в «О вещая душа моя...» — «жилица двух миров»), и душа это родство чувствует. Любопытно, что бездна в понимании Тютчева – это не только ночное небо. Бездной может быть и море, и с ним сливается душа лирического героя стихотворения «Ты волна моя морская…»:

Нет, в минуту роковую,

Тайной прелестью влеком,

Душу, душу я живую

Схоронил на дне твоем.

В стихотворении «Как хорошо ты, о море ночное…»:

В этом волнении, в этом сиянье,

Весь, как во сне, я потерян стою –

О, как охотно бы в их обаянье

Всю потопил бы я душу свою...

Этот «порыв» слиться с «беспредельным», наверное, обусловлен стремлением преодолеть разлад человеческой личности с миром природы (см. «Певучесть есть в морских волнах…»; нельзя не вспомнить об идее Ф. Шеллинга о «мировой душе», понимаемой как глубинное единство природы и внутреннего мира личности). Но это самоубийственное стремление: ведь слиться с целым можно, только потеряв своё отдельное, неповторимое, индивидуальное «я» («самозабвенье» — способность забыть себя). Как только человеческое «я» смешается с миром, из которого вышло, оно уничтожается. Это самоубийственное стремление вернуться к целому рождает тоску («Час тоски невыразимой!..»), поскольку человек теряет самого себя.

 

Остановимся на стихах:

Твой день – болезненный и страстный,

Твой сон – пророчески-неясный,

Как откровение духо́в....

В стихотворении «День и ночь» будет употреблён эпитет «болящая» душа. День в этом стихотворении связан с завесой, с «златотканым покровом». День скрывает от нас бездну, которую раскрывает, «обнажает» ночь («...вот отчего нам ночь страшна!»), день скрывает тот мир, откуда душа родом. И я уже говорил, что душа всё же тоскует по этому миру, желает с ним слиться.

Человек лицом к лицу с бездной, человек лицом к лицу с хаосом — важнейшая ситуация, в которой оказывается человек в тютчевской лирике.

В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла...» Тютчев пишет: «И человек, как сирота бездомный, стоит теперь и немощен и гол, лицом к лицу пред пропастию темной.». Человек одинок, ничтожен и немощен пред бездной, хаосом. Он способен лишь к созерцанию и к самопознанию, происходящему именно ночью. «На самого себя покинут он...в душе своей, как в бездне, погружен.» (из того же стихотворения). В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла…» бездна обнажена не только вне человека, в мирозданье, но и в нём самом. Он погружён в эту бездну души, в которой нет ни «опоры, ни предела». Душа как место человеческого уединения и покоя – тоже важная тема в поэзии Тютчева.

Душа моя — Элизиум теней,

Теней безмолвных, светлых и прекрасных,

Ни помыслам годины буйной сей,

Ни радостям, ни горю не причастных.

Душа моя, Элизиум теней,

Что общего меж жизнью и тобою!

Меж вами, призраки минувших, лучших дней,

И сей бесчувственной толпою?..

В стихотворении Тютчева возникает и мотив «памяти души» (душа как хранилище, как вместилище «призраков минувших, лучших дней»).

В стихотворении «Silentium!» создается образ души, обреченной на одиночество и непонимание. В ней целый мир («чувства и мечты», «ключи», «таинственно-волшебные думы»). Лирический герой готов принять полное одиночество, «жить в самом себе», дабы сохранить эту «чистоту», божественную неприкосновенность души (вспомним третью строфу стихотворения «О вещая душа моя…»:

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые –

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

 

Здесь важно стремление души слиться с небесным миром (Тютчев после пятидесятых годов – христианин. Отсюда и образ Христа).  Важно, что в первой строфе «чувства и мечты» сравниваются со звездами, свет которых озаряет «душевную глубину»; поэтому внутренний мир человека воплощается в таких формах, которые скорее напоминают описание космоса.  Важно показать противоречие между богатством внутреннего мира и бедностью форм выражения этого внутреннего мира; речь идёт о «ночной сущности души» (Блок  называл Тютчева «самой ночной душой русской поэзии»).

 

Последнее, что я хотел бы прокомментировать – это стихи:

«Твой сон – пророчески-неясный,

Как откровение духо́в...»

Ещё в первом стихе стихотворения «День и ночь» появляется образ духов. Нередко «духи» у Тютчева — это носители некой непостижимой истины. Образ «духов» в поэзии Тютчева часто связан с тайной. В стихотворении «О вещая душа моя...» «пророчески-неясный» сон души сравнивается с «откровением духов» (а ведь ночь – это время пророческих снов, свойственных душе: «Лишь музы девственную душу в пророческих тревожат боги снах!» — из «Видения»; у Тютчева сравнения непонятные: «Брала знакомые листы и чудно так на них глядела, как души смотрят с высоты на ими брошенное тело...». В стихотворении «О вещая душа моя...» или «Твой сон – пророчески-неясный, как откровение духо́в...» эта непонятность связана с сложностью, с невозможностью выразить душу, внутренний мир человеческий словом. Собственно — об этом «Silentium!».

Лирический герой Тютчева — это носитель божественной тайны, известной лишь ему. Возможно, вся поэзия Тютчева — это некое откровение. Ведь «Silentium!» — это именно откровение лирического героя. И неслучайно «откровение духов» происходит именно ночью — это состояние мироздания, когда «бездна нам обнажена».