НЕКРАСОВ Н.А. Русские второстепенные поэты¹
I
Стихов нет. Немногие об этом жалеют, многие этому радуются, большая часть ничего об этом не думает. Но отчего нет стихов? Причина очевидна. В этом роде литературы преимущественно и прежде всего обращает на себя внимание форма. Чем труднее достижение чего-либо, тем более в наших глазах выигрывает достигающий. Но трудность выражения или формы обуславливается, разумеется, кроме личности писателя, степенью развития и обработанности языка. Чем менее обработан язык, тем трудное подчинить его формам, требуемым от того или другого рода литературных произведений; по мере же постепенного развития и совершенствования языка постепенно исчезает и трудность выражения, так что изящная форма уже перестает быть достоинством, а делается необходимым условием всякого литературного произведения.
Наша литература, возникшая и укрепившаяся в самое короткое время, находится уже на той степени, когда изящная форма почитается не достоинством, а условием необходимым. Лет десять тому назад, даже и меньше, весьма охотно прощали отсутствие содержания и даже смысла за несколько удачных выражений, гладкость и благозвучие. Стоит только припомнить времена гг. Марлинского и Бенедиктова, когда форма составляла первое условие, а содержание едва ли входило в число условий, необходимых для литературного произведения. Это преимущество, отдаваемое форме в ущерб содержанию, отчасти и было причиною той вычурности, которою отличались оба эти писателя. Несколько лет тому назад, при оценке литературного произведения, прежде всего обращали внимание на слог, потому что хороший слог был явлением редким; теперь же почти не говорят о слоге, потому что все пишут более или менее хорошо. Пушкин и Лермонтов до такой степени усвоили нашему языку стихотворную форму, что написать теперь гладенькое стихотворение сумеет всякий, владеющий в некоторой степени механизмом языка; и потому гладкость и правильность стиха не составляют уже в наше время ни малейшего достоинства, а так как стихотворная форма непременно стесняет автора, не выкупая недостатков его произведения, то весьма понятно, что проза, более доступная по форме, представляет более простора его уму, взгляду на вещи и наблюдательности, на которые обработанность языка не имеет влияния и которые составляют неотъемлемую, личную принадлежность писателя...
Вот главная причина, почему нет стихов вообще. Почему нет хороших стихов, тому другая причина: нет поэтических талантов или их слишком мало и они также обратились к прозе. Это явление тоже нередко. В этой самой книжке «Современника» в обозрении литературы определили мы до некоторой степени разницу между направлением нынешней литературной эпохи и той, которая ей предшествовала². То была эпоха литературного бескорыстия, когда писали «из чести лишь одной»³; и даже бывали такие авторы, которые сами платили за честь увидеть свое имя в печати. Мы сами можем насчитать десяток таких повестей, за которые теперь платили бы если не на вес золота, то гораздо более, чем на вес серебра, и которые тогда печатались даром. Теперь эпоха положительная. Каждый литератор естественно хочет извлечь наибольшую выгоду из своего таланта, а при всеобщем равнодушии к стихам и при невозможности много писать стихами, конечно, проза представляет более удобств в этом отношении. Писатель, чувствующий в себе искру поэтического таланта, десять, пятнадцать лет тому назад непременно раздувал бы ее, сколько возможно, лелеял бы свой талант, как говорили в старину, и плодом этого было бы, конечно, несколько более или менее удачных стихотворений. Все бы читали и хвалили; может быть, к ним писали бы музыку и пели бы их, автора же величали бы поэтом, и он был бы совершенно счастлив; ему ничего более не было бы нужно, и он знал, что ничего более и добиться нельзя. Но поэту нашего времени этого мало. И, сознавая, что в наше время только поэтический талант, равный пушкинскому, мог бы доставить автору и Славу и Деньги⁴, он предпочитает распорядиться иначе: поэтическую искру свою разводит он на множество прозаических статей: он пишет повести, рецензии, фельетоны и, получая за них с журналистов хорошие деньги, без сожаления видит, как поэтическая способность его с каждым годом уменьшается, как даже самая форма, которою он овладел было в значительной степени, делается ему с каждым годом менее доступною и, наконец, представляет ему трудности непреодолимые. Дело сделано: в литературе одним поэтом меньше, а вместо двух-трех десятков стихотворений публика получила несколько повестей, рецензий и фельетонов. В нашей литературе есть несколько таких примеров. Публика не в накладе; двух-трех десятков стихотворений, пропавших таким образом, также не очень жаль; но дело в том, что у кого-нибудь из таких авторов, добровольно отказывающихся от поэтического поприща, может быть развился бы значительный и самобытный поэтический талант, если б они продолжали раздувать свою поэтическую искру. А поэтический талант, хоть и не обширный, лишь бы самостоятельный, стоит десяти талантов повествовательных, потому что такие таланты редки во всех литературах. В доказательство приведем хоть нашу: у нас немало можно насчитать талантливых беллетристов, а поэтов, даже и второстепенных, весьма мало.
К числу причин малого количества стихов в настоящее время должно отнести и дружные осуждения журналистики, каким, часто без разбора, подвергались у нас стихи в последние годы. В применении к предшествовавшей стихотворной эпохе, когда люди без таланта и призвания угрожали наводнить всю литературу плохими стихами, это было хорошо, даже необходимо. Но нам кажется, что теперь, когда дело уже сделано, нужно более снисхождения, более внимания к появляющимся поэтам. Наши журналы смотрят и приучили смотреть своих читателей на всякую новую книжку стихов так недружелюбно, что может случиться, что и человек весьма умный, чувствующий в себе поэтический талант, побоится выступить со своими стихами в такое невыгодное для поэтов время. А одна возможность подобного случая нас пугает. Как ни толкуют о положительности нашего времени, мы уверены, что хороший поэт был бы совсем не лишний в настоящей русской литературе: между любителями чтения всегда есть люди (и мы имеем слабость принадлежать к числу их), которым не довольно одних романов и повестей, как бы они ни были хороши, у которых просто есть слабость, обратившаяся в потребность, время от времени прочесть новое хорошее стихотворение и которые, за недостатком хороших, радехоньки иногда прочесть даже чуть-чуть порядочное стихотворение... Да и в каком сердце не найдется струнки, которая ни отозвалась бы на прекрасную поэтическую мысль, изящно выраженную? Слушаем же мы Гризи и Марио⁵, наслаждаемся ими, даже говорим, что жить без них не можем; ведь всё это те же стихи, поэзия, только в других формах, – и кто иначе думает, тот не понимает ни поэзии, ни итальянской оперы и истинно не наслаждается ею.
Итак, потребность стихов в читателях существует несомненно. Если есть потребность, то невозможно, чтоб не было и средств удовлетворить ее. Поэтических талантов даже не так мало у нас, как многие думают, и настоящая цель этих статей есть именно показать, что еще недавно поэтов с истинным талантом у нас являлось гораздо более, чем привыкли считать. Только в последние несколько лет (менее десяти) незаметно в этом отношении приращения, может быть отчасти вследствие причин, изложенных выше. Прежде чем перейти к нашей задаче, скажем несколько слов о том, в каком состоянии находится русская поэзия и настоящую минуту.
Читатель сам знает, что теперь она очень бедна. Отдельно стихов выходит очень мало; лучшие журналы наши вовсе не печатают стихов; стихотворения, помещаемые в журналах второстепенных, большею частью тоже посредственные. В редакцию «Современника», как и во все редакции журналов, присылаются нередко стихотворения; если авторы, не видя своих произведений напечатанными, думают, что мы считаем их всех без исключения людьми без таланта, то мы спешим успокоить их: в некоторых из присланных к нам стихотворений заметны признаки таланта несомненного; не печатаем же мы их, во-первых, потому, что таких стихотворений мало, а во-вторых, и главное, потому, что, обнаруживая талант, почти ни одно из этих стихотворений не обнаруживает самобытности. Это не мешает автору писать их; совершенствуя свой талант, он может достигнуть самобытности,– но мешает дельному журналу печатать их. Мы, однако ж, готовы с удовольствием замечать всё хорошее и пользуемся этим случаем, чтоб привести здесь некоторые из полученных нами стихотворений, ? разумеется, такие, которые сами по себе имеют достоинства, оправдывающие их помещение, и которые дают повод надеяться чего-нибудь получше от авторов их в будущем.
Выше мы сказали, что поэтических талантов у нас не так мало, как мы привыкли считать.
Собственно, публика считает у нас за последний литературный период пять поэтических имен: Пушкина, Жуковского, Крылова, Лермонтова, Кольцова; некоторые причисляли к ним г. Бенедиктова, но о таковых не следует упоминать. Что касается до первых пяти, то они, действительно, могут быть названы светилами русской поэзии, из которых каждое светит своим собственным светом, не заимствуя ничего у другого. И нет человека на Руси, сколько-нибудь читающего, который не знал бы их. Их стихотворения много раз прочитаны. Любители стихов в отчаянии: читать нечего! Как нечего? Мы решительно утверждаем, что думающие так ошибаются, и сейчас готовы назвать вам целый десяток поэтов, которых можно читать с наслаждением; надо только уметь взять у них то, что могут они вам дать; надо только подходить к ним осторожно, не сердиться и не отворачиваться сразу, наткнувшись на неудачную рифму, пошлую мысль или что-нибудь подобное. У редкого из людей, пишущих стихи, – разумеется, за исключением положительно бездарных, – нет чего-нибудь, в чем он не был бы хорош; умейте же найти эту сторону, проследите ее в вашем поэте, отделите от всего остального, и он доставит вам несколько минут наслаждения. Но, надо сказать правду, на такие тонкости наши любители стихов не мастера; резкий поэтический талант или даже поэтическая уродливость всегда бывают ими замечены, ибо обозначаются крупными чертами. Но если хорошая сторона поэта не бросается прямо в глаза, а дается только после внимательной приглядки, если притом она заключается в нежных и тонких оттенках, всегда нелегко уловимых, а тем более если она заслонена резкими недостатками автора в попытках другого рода, как это часто случается, – тогда нет сомнения, что поэт не будет замечен. Даже и самая критика пройдет мимо его хорошей стороны, поглумившись только над слабою. Вот почему при появлении своем наделал много шуму, даже заслужил от одного критика титул гения г. Бенедиктов⁶, и вовсе не был замечен другой поэт, явившийся почти в одно время с ним и обнаруживший в десять раз более истинного таланта, – поэт, к которому мы и переходим теперь, не распространяясь более в изложении цели наших статей: до некоторой степени мы уже выразили ее, полнее же раскроется она сама собою, по мере наших бесед с читателем.
В 1836 году Пушкин основал новый журнал «Современник». Основание этого журнала и появление первых его книжек сопровождалось в нашей литературе весьма замечательными толками, спорами и событиями, о которых мы скоро будем иметь случай говорить в особой статье. Теперь же переходим прямо к нашему делу: с третьего же тома в «Современнике» начали появляться стихотворения, в которых было столько оригинальности, мысли и прелести изложения, столько, одним словом, поэзии, что, казалось, только сам же издатель журнала мог быть автором их. Но под ними весьма четко выставлены были буквы «Ф. Т.»; носили они одно общее название: «Стихотворения, присланные из Германии».
Прежде всего скажем, что хотя они и присылаемы были из Германии, но не подлежало никакому сомнению, что автор их был русский: все они написаны были чистым и прекрасным языком, и многие носили на себе живой отпечаток русского ума, русской души. Подпись Ф. Т–в, вместо Ф. Т., появившаяся вскоре под одним из них, окончательно подтвердила, что автор их наш соотечественник. Сделав это замечание для тех, которых могло бы испугать заглавие стихотворений, мы продолжаем. С тех пор (с 1836) время от времени продолжали появляться в «Современнике» стихотворения за этою подписью, до 1840 года включительно. С 1841 года мы уже не встречали этого имени в «Современнике»; в других журналах оно также не появлялось, и можно сказать, что с того времени оно вовсе исчезло из русской литературы. Неизвестно наверное, обратило ли оно на себя какое-нибудь внимание публики в то время, когда появилось в печати, но положительно можно сказать, что ни один журнал не обратил на него ни малейшего внимания.
Между тем стихотворения г. Ф. Т. принадлежат к немногим блестящим явлениям в области русской поэзии. Г. Ф. Т. написал очень немного; но всё написанное им носит на себе печать истинного и прекрасного таланта, нередко самобытного, всегда грациозного, исполненного мысли и неподдельного чувства. Мы уверены, что если б г. Ф. Т. писал более, талант его доставил бы ему одно из почетнейших мест в русской поэзии.
Главное достоинство стихотворений г. Ф. Т. заключается в живом, грациозном, пластически верном изображении природы. Он горячо любит ее, прекрасно понимает, ему доступны самые тонкие, неуловимые черты и оттенки ее, и всё это превосходно отражается в его стихотворениях. Конечно, самый трудный род поэтических произведений – это те произведения, в которых, по-видимому, нет никакого содержания, никакой мысли; это пейзаж в стихах, картинка, обозначенная двумя-тремя чертами. Уловить именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисоваться сама собою данная картина, – дело величайшей трудности. Г. Ф. Т. в совершенстве владеет этим искусством. Вот несколько стихотворений, которые подтверждают нашу мысль:
1
Утро в горах
Лазурь небесная смеется, Ночной омытая грозой, И между гор росисто вьется Долина светлой полосой.
Лишь высших гор до половины Туманы покрывают скат, Как бы воздушные руины Волшебством созданных палат.
2
Снежные горы
Уже полдневная пора Палит отвесными лучами, И задымилася гора Своими черными лесами.
Внизу, как зеркало стальное, Синеют озера струи, И с камней, блещущих на зное, В родную глубь спешат ручьи.
И между тем, как полусонный, Наш дольный мир, лишенный сил, Проникнут негой благовонной, Во мгле полуденной почил, –
Горе, как божества родные, Над усыпленною землей Играют выси ледяные С лазурью неба огневой.
3
Полдень
Лениво дышит полдень мглистый; Лениво катится река, И в тверди пламенной и чистой Лениво тают облака.
И всю природу как туман Дремота жаркая объемлет, И сам теперь великий Пан В пещере нимф спокойно дремлет.
4
Песок сыпучий по колени. Мы едем: поздно, меркнет день; И сосен по дороге тени Уже в одну слилися тень. Черней и чаще бор глубокий... Какие грустные места! Ночь хмурая, как зверь стоокий, Глядит из каждого куста.
Все эти стихотворения очень коротки, а между тем ни к одному из них решительно нечего прибавить. Распространяйтесь в описании подобного утра, полудня или ночи («песок сыпучий по колени») хоть на нескольких страницах, вы всё-таки не прибавите ничего такого, что бы говорило уму читателя более, чем сказано здесь осьмью строчками. Каждое слово метко, полновесно, и оттенки расположены с таким искусством, что в целом обрисовывают предмет как нельзя полнее. Нечего уже и говорить, что утро г. Ф. Т. не похоже на вечер, а полдень на утро, как это часто случается у некоторых и не совсем плохих поэтов. Два заключительные стиха последнего стихотворения, подчеркнутые нами, одни составляют целую превосходную картину. Кто не согласится, что рядом с ним эти похожие стихи Лермонтова:
И миллионом темных глаз Смотрела ночи темнота Сквозь ветки каждого куста⁷, –
значительно теряют в своей оригинальности и выразительности. Вот еще превосходный пример удивительной способности г. Ф. Т. охватывать характеристические черты картин и явлений природы.
5
Осенний вечер
Есть в светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть: Зловещий блеск и пестрота дерёв, Багряных листьев томный, легкий шелест, Туманная и тихая лазурь Над грустно-сиротеющей землею И как предчувствие сходящих бурь – Порывистый, холодный ветр порою; Ущерб, изнеможенье, и на всем Та кроткая улыбка увяданья, Что в существе разумном мы зовем Возвышенной стыдливостью страданья.
Превосходная картина! Каждый стих хватает за сердце, как хватают за сердце в иную минуту беспорядочные, внезапно набегающие порывы осеннего ветра; их и слушать больно и перестать слушать жаль. Впечатление, которое испытываешь при чтении этих стихов, можно только сравнить с чувством, какое овладевает человеком у постели молодой умирающей женщины, в которую он был влюблен. Только талантам сильным и самобытным дано затрагивать такие струны в человеческом сердце; вот почему мы нисколько не задумались бы поставить г. Ф. Т. рядом с Лермонтовым; жаль, что он написал слишком мало. Нечего и говорить о художественном достоинстве приведенного стихотворения: каждый стих его – перл, достойный любого из наших великих поэтов. Вот еще два стихотворения г. Ф. Т. в этом же роде:
6
Что ты клонишь над водами, Ива, макушку свою И дрожащими листами, Словно жадными устами, Ловишь беглую струю?
Хоть томится, хоть трепещет Каждый лист твой над струёй, Но струя бежит и плещет, И, на солнце нежась, блещет, И смеется над тобой.
Ничего не прибавляем в похвалу этому стихотворению. Заметим только одно, что, несмотря на всю разность содержания, оно напомнило нам стихотворение Лермонтова «Белеет парус одинокий», которому оно, по нашему мнению, нисколько не уступает по своему достоинству.
Одною из лучших картин, написанных пером г. Ф. Т., почитаем мы следующее стихотворение:
7
Весенние воды
Еще в полях белеет снег, А воды уж весной шумят, Бегут и будят сонный брег, Бегут, и блещут, и гласят –
Они гласят во все концы: «Весна идет, весна идет; Мы молодой весны гонцы, Она нас выслала вперед».
Весна идет, весна идет – И тихих, теплых, майских дней Румяный, светлый хоровод Толпится весело за ней!
Сколько жизни, веселости, весенней свежести в трех подчеркнутых нами стихах! Читая их, чувствуешь весну, когда сам не знаешь, почему делается весело и легко на душе, как будто несколько лет свалилось долой с плеч, – когда любуешься и едва показавшейся травкой, и только что распускающимся деревом, и бежишь, бежишь, как ребенок, полной грудью впивая живительный воздух и забывая, что бежать совсем неприлично, не по летам, а следует идти степенно, и что радоваться тоже совсем нечего и нечему... Это стихотворение напоминает нам другое, в котором также дело идет о весне. Мы приводим его здесь:
Весна
Уж верба вся пушистая Раскинулась кругом, Опять весна душистая Повеяла крылом. Станицей тучки носятся, Светло озарены, И в душу мощно просятся Блистательные сны.
Первые шесть стихов прекрасны; последние два бледны и вычурны. Вслед за ними идут опять четыре прекрасные стиха:
Везде разнообразною Картиной занят взгляд, Шумит толпою праздною Народ – чему-то рад!
За этими стихами опять следует строфа весьма плохая и вычурная:
Дитя тысячеглавое, Не знает он, что в нем Привemно-величавое Зажглось святым огнем.
Стихотворение оканчивается следующими четырьмя стихами, опять прекрасными:
Что жизни тайной жаждою Невольно жизнь полна, Что над душою каждою Проносится весна!
Последние два стиха превосходны. Стихотворение это принадлежит г. Фету. Как жаль, что оно испорчено несколькими неудачными стихами; но у г. Фета этот недостаток довольно нередкий⁸. Со временем мы будем подробно говорить здесь о г. Фете⁹. Теперь возвращаемся к г. Ф.Т–ву.
С. 210
Весна
Как ни гнетет рука судьбины, Как ни томит людей обман, Как ни браздят чела морщины, И сердце как ни полно ран,– Каким бы строгим испытаньям Вы ни были подчинены, Что устоит перед дыханьем И первой встречею весны!
Весна... она о вас не знает, О вас, о горе и о зле; Бессмертьем взор ее сияет, И ни морщины на челе, – Своим законам лишь послушна, В условный час слетает к нам Светла, блаженно-равнодушна, Как подобает божествам.
Цветами сыплет над землею, Свежа, как первая весна; Была ль другая перед нею, О том не ведает она. По небу много облак бродит, Но эти облака ея; Она ни следу не находит Отцветших весен бытия.
Не о былом вздыхают розы И соловей в ночи поет; Благоухающие слезы Не о былом Аврора льет... И страх кончины неизбежный Не свеет с древа ни листа: Их жизнь, как океан безбрежный, Вся в настоящем разлита.
Игра и жертва жизни частной! Приди ж, отвергни чувств обман, И ринься бодрый, самовластный, В сей животворный океан! Приди, струей его эфирной Омой страдальческую грудь – И жизни божеско-всемирной Хотя на миг причастен будь!
Выше мы говорили о тех стихотворениях г. Ф. Т–ва, которые содержанием своим представляют только «картину» и более ничего. Приведенное же теперь превосходное стихотворение составляет переход к тем, в которых к мастерской картине природы присоединяется мысль, постороннее чувство, воспоминание. В этом отношении мы можем указать на следующие стихотворения:
9
Давно ль, давно ль, о юг блаженный, Я зрел тебя лицом к лицу, И как эдем ты растворенный Доступен был мне, пришлецу? Давно ль – хотя без восхищенья – Но новых чувств недаром полн, И я заслушивался пенья Великих средиземных волн!
И песнь их, как во время оно, Полна гармонии была, Когда из их родного лона Киприда светлая всплыла. Они всё те же и поныне, Всё так же блещут и звучат; По их лазоревой равнине Родные призраки скользят.
Но я, я с вами распростился: Я вновь на север увлечен; Вновь надо мною опустился Его свинцовый небосклон. Здесь воздух колет. Снег обильный На высотах и в глубине, И холод, чародей всесильный, Один господствует вполне.
Но там, за этим царством вьюги, Там, там, на рубеже земли, На золотом, на светлом юге, Еще я вижу вас в дали: Вы блещете еще прекрасней, Еще лазурной и свежей, И говор ваш еще согласней Доходит до души моей.
10
Как океан объемлет шар земной, Земная жизнь кругом объята снами; Настанет ночь – и звучными волнами Стихия бьет о берег свой.
То глас ее: он нудит нас и просит. Уж в пристани волшебный ожил челн; Прилив растет и быстро нас уносит В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной, Таинственно глядит из глубины,– И мы плывем, пылающею бездной Со всех сторон окружены.
Последние четыре стиха удивительны: читая их, чувствуешь невольный трепет. Наконец вот еще стихотворение, которое принадлежит к лучшим произведениям г. Ф. Т–ва, да и вообще всей русской поэзии:
11
Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край; День вечерел; мы были двое; Внизу, в тени шумел Дунай.
И на холму, там, где, белея, Руина замка и даль глядит, Стояла ты, младая фея, На мшистый опершись гранит,–
Ногой младенческой касаясь Обломков груды вековой; И солнце медлило, прощаясь С холмом, и с замком, и с тобой.
И ветер тихий мимолетом Твоей одеждою играл И с диких яблонь цвет за цветом На плечи юные сновал.
Ты беззаботно в даль глядела... Край неба дымно гас в лучах; День догорал; звучнее пела Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день; И сладко жизни быстротечной Над нами пролетала тень.
Прочитав это стихотворение, читатель, конечно, согласится с нами в том, что сказали мы о таланте г. Ф. Т–ва; нет сомнения, от такого стихотворения не отказался бы и Пушкин. Не входим в подробный разбор этой пьесы и не отмечаем лучших стихов ее, предоставляя это самим читателям. Любовь к природе, сочувствие к ней, полное пониманье ее и уменье мастерски воспроизводить ее многообразные явления – вот главные черты таланта г. Ф. Т. Он с полным правом и с полным сознанием мог обратиться к непонимающим и неумеющим ценить природы с следующими энергичными стихами:
12
Не тo, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик,– В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык...
Вы зрите лист и цвет на древе: Иль их садовник приклеил? Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чудных сил?
Они не видят и не слышат, Живут в сем мире, как впотьмах. Для них и солнцы, знать, не дышат И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили, Весна в груди их не цвела; Про них леса не говорили, И ночь в звездах нема была!
И языками неземными, Волнуя реки и леса, В ночи не совещалась с ними, В беседе дружеской, гроза!
Не их вина: пойми, коль может, Органа жизнь глухонемой! Увы! души в нем не встревожит И голос матери самой!
Да, мы верим, что автору этого стихотворения понятен и смысл, и язык природы...
Другой род стихотворений, встречаемых у г. Ф. Т., носит на себе легкий, едва заметный оттенок иронии, напоминающий – сказали бы мы – Гейне, если б не знали, что Гейне под пером наших переводчиков явился публике в самом непривлекательном виде. Как бы то ни было, мы просим при чтении следующих ниже стихотворений вспомнить, что они писаны около пятнадцати лет назад, когда еще ни о самом Гейне, ни о подражателях ему в русской литературе не было и слуху.
13
С какою негою, с какой тоской влюбленной Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем! Бессмысленно-нема... нема, как опаленный Небесной молнии огнем!
Вдруг, от избытка чувств, от полноты сердечной Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц... Но скоро добрый сон, младенчески беспечный, Сходил на шелк твоих ресниц, –
И на руки к нему глава твоя склонялась, И матери нежней тебя лелеял он... Стоп замирал в устах... дыханье уровнялось, И тих и сладок был твой сон.
А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось, Что будущность для нас обоих берегла... Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась Иль в сон иной бы перешла.
14
И гроб опущен уж в могилу, И все столпилося вокруг. Толкутся, дышат через силу, Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой, В возглавии, где гроб стоит, Ученый пастор, сановитый, Речь погребальную гласит.
Вещает бренность человечью, Грехопаденье, кровь Христа; И умною, пристойной речью– Толпа различно занята...
А небо так нетленно-чисто, Так беспредельно над землей, – И птицы реют голосисто В воздушной бездне голубой...
15
Итальянская villa
И, распростясь с тревогою житейской, И кипарисной рощей заслонясь – Блаженной тенью, тенью элисейской, Она заснула в добрый час.
И вот уж века два тому иль боле, Волшебною мечтой ограждена, В своей цветущей опочив юдоле, На волю неба предалась она.
Но небо здесь к земле так благосклонно! И много лет и теплых южных зим Провеяло над нею полусонно, Не тронувши ее крылом своим.
По-прежнему в углу фонтан лепечет, Под потолком гуляет ветерок, И ласточка влетает и щебечет... И спит она, и сон ее глубок!
И мы вошли: всё было так спокойно! Так всё от века мирно и темно! Фонтан журчал; недвижимо и стройно Соседний кипарис глядел в окно.
Вдруг всё смутилось: судорожный трепет По ветвям кипарисным пробежал; Фонтан замолк – и некий чудный лепет Как бы сквозь сон невнятно прошептал:
Что это, друг? иль злая жизнь недаром, Та жизнь, увы! что в нас тогда текла, Та злая жизнь, с ее мятежным жаром, Через порог заветный перешла?
Поэтическое достоинство приведенных нами стихотворений несомненно: оно не утратилось в десять с лишком лет – это лучшая похвала им.
Переходим теперь к стихотворениям, в которых преобладает мысль:
16
Silentium!
Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои. Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи: Любуйся ими – и молчи.
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь; Взрывая, возмутишь ключи: Питайся ими – и молчи.
Лишь жить и себе самом умей. Есть целый мир и душе, твоей Таинственно-волшебных дум: Их оглушил наружный шум. Дневные разгонят лучи: Внимай их пенью – и молчи!
17
Как птичка раннею зарей, Мир, пробудившись, встрепенулся... Ах, лишь одной главы моей Сон благодатный не коснулся! Хоть свежесть утренняя веет В моих всклокоченных власах, На мне, я чую, тяготеет Вчерашний зной, вчерашний прах!..
О, как пронзительны и дики, Как ненавистны дли меня Сей шум, движенье, говор, клики Младого, пламенного дня! О, как лучи его багровы, Как жгут они мои глаза! О ночь, ночь, где твои покровы, Твой тихий сумрак и роса!..
Обломки старых поколений, Вы, пережившие свой век, Как ваших жалоб, ваших пеней Неправый праведен упрек! Как грустно полусонной тенью, С изнеможением в кости, Навстречу солнцу и движенью За новым племенем брести!..
Последнее стихотворение, по глубине мысли и прекрасному ее изложению, лучше двух предыдущих, которые, впрочем, имеют свои очевидные достоинства. Грустная мысль, составляющая его содержание, к сожалению, сознается не всеми «пережившими свой век» с таким благородным самоотвержением; в этом отношении мы можем только указать на другого замечательного нашего поэта, князя П. А. Вяземского (мы со временем к нему обратимся), у которого встречается подобное стихотворение, также прекрасное и дышащее таким же благородным и грустным сознанием. К сожалению, у нас нет его теперь под рукой. Оно, если не ошибаемся, начинается стихом: «Что день, то новые утраты».
Вот еще стихотворение г. Ф. Т., вылившееся, как видно, в минуту печального раздумья:
18
Как над горячею золой Дымится свиток и сгорает, И огнь, сокрытый и глухой, Слова и строки пожирает, Так грустно тлится жизнь моя И с каждым днем уходит дымом; Так постепенно гасну я В однообразьи нестерпимом... О небо, если бы хоть раз Сей пламень развился по воле, И не томясь, не мучась доле, Я просиял бы – и погас!
Грусть, выраженная здесь, понятна. Она не чужда каждому, кто чувствует в себе творческий талант. Поэт, как и всякий из нас, прежде всего человек. Тревоги и волнения житейские касаются также и его, и часто более, чем всякого другого. В борьбе с жизнью, с несчастием он чувствует, как постепенно талант его слабеет, как образы, прежде яркие, бледнеют и исчезают, – чувствует, что прошедшего не воротишь, сожалеет – и грусть его разрешается диссонансом страдания. Но каждый делает столько, сколько суждено было ему сделать. И если обстоятельства помешали ему вполне развить свой талант, право на благодарность и за то, что он сделал, есть его неотъемлемое достояние. Немного написал г. Ф. Т., но имя его всегда останется в памяти истинных ценителей и любителей изящного наряду с воспоминаниями нескольких светлых минут, испытанных при чтении его стихотворений. История литературы также не должна забыть этого имени, которому волею судеб более десяти лет не было отдано должной справедливости. И если наша слабая попытка извлечь из мрака забвения или неизвестности несколько имен и произведений, достойных лучшей участи, отделить хорошее от недостойного внимания у тех поэтов, которые сами не могли быть разборчивыми судьями своего таланта, поможет будущему историку русской литературы, то мы будем вполне вознаграждены. Чрезвычайно нравится нам у г. Ф. Т., между прочим, следующее стихотворение, странное по содержанию, но производящее на читателя неотразимое впечатление, в котором он долго не может дать себе отчета:
19
Душа моя – Элизиум теней, Теней безмолвных, светлых и прекрасных, Ни замыслам годины буйной сей, Ни радостям, ни горю непричастных.
Душа моя – Элизиум теней! Что общего меж жизнью и тобою, Меж вами, призраки минувших, лучших дней, И сей бесчувственной толпою?
В заключение приводим несколько стихотворений г. Ф. Т–ва смешанного содержания:
20
В душном воздухе молчанье, Как предчувствие грозы, Жарче роз благоуханье, Звонче голос стрекозы...
Чу! за белой, душной тучей Глухо прокатился гром; Небо молнией летучей Опоясалось кругом...
Жизни некий преизбыток В знойном воздухе разлит, Как божественный напиток В жилах млеет и горит!
Дева, дева, что волнует Дымку персей молодых? Что мутится, что тоскует Влажный блеск очей твоих?
Что, бледнея, замирает Пламя девственных ланит? Что так грудь твою спирает И уста твои палит?..
Сквозь ресницы шелковые Проступило две слезы... Иль то капли дождевые Зачинающей грозы?..
21
Через ливонские я проезжал поля, Вокруг меня всё было так уныло... Бесцветный грунт небес, песчаная земля – Всё на душу раздумье наводило.
Я вспомнил о былом печальной сей земли, Кровавую и мрачную ту пору, Когда сыны ее, простертые в пыли, Лобзали рыцарскую шпору.
И глядя па тебя, пустынная река, И на тебя, прибрежная дуброва, «Вы,– мыслил я,– пришли издалека; Вы сверстники сего былова!»
Так, вам одним лишь удалось Дойти до нас с брегов другого света. О, если б про него хоть на один вопрос Мог допроситься я ответа!..
Но твой, природа, мир о днях былых молчит: С улыбкою двусмысленной и тайной Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный, Про них и днем молчание хранит.
22
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем ты сетуешь безумно? Что значит странный голос твой, То глухо жалобный, то шумный? Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки!
О, страшных песен сих не ной Про древний хаос, про родимый! Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой! Из смертной рвется он груди,– Он с беспредельным жаждет слиться!.. О, бурь заснувших не буди! – Под ними хаос шевелится!..
23
Душа хотела б быть звездой; Но не тогда, как с неба полуночи Сии светила, как живые очи, Глядят на сонный мир земной;
Но днем, когда, сокрытые как дымом Палящих солнечных лучей, Они, как божества, горят светлей В эфире чистом и незримом.
24
Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости, Прости всему, чем сердце жило, Что, жизнь твою убив, ее испепелило В твоей измученной груди!
Прости... Чрез много, много лет Ты будешь помнить с содроганьем Сей край, сей брег, с его полуденным сияньем, Где вечный блеск и долгий цвет, Где поздних, бледных роз дыханьем Декабрьский воздух разогрет.
Во всех этих стихотворениях есть или удачная мысль, или чувство, или картина, и все они выражены поэтически, как умеют выражаться только люди даровитые. Несмотря на заглавие наших статей (Русские «второстепенные» поэты), мы решительно относим талант г. Ф. Т–ва к русским первостепенным поэтическим талантам и повторяем только здесь наше сожаление, что он написал слишком мало. Беседующий теперь с читателями крепко не любит педантических разделений и подразделений писателей на гениев, гениальных талантов, просто талантов и так далее... Подобные деления ему казались более или менее произвольными и всегда смешными. Назвав так свои статьи, он наперед выговаривает себе право отказываться от слова «второстепенный» каждый раз, как ему окажется то нужным, и теперь же просит извинения у некоторых господ поэтов, о которых ему придется говорить. Выбрал же он это заглавие потому, что нужно же какое-нибудь заглавие, а лучшего он не нашел, и потому еще, что большинство поэтов, о которых здесь будет говориться, действительно «второстепенные», если принять существующее разделение писателей, и, наконец, потому, что все они второстепенные по степени известности даже самых известнейших, сравнительно с известностью Пушкина, Лермонтова, Крылова, Жуковского...
Теперь нам осталось только означить №№ «Современника», в которых напечатаны приведенные нами стихотворения, и назвать те стихотворения (сравнительно слабейшие), которые не вошли в нашу статью. Стихотворения, приведенные нами, напечатаны в «Современнике» 1836 года, том III (стр. 5–22), том IV (стр. 33–41); в «Соврем.» 1837 года, том VI (стр. 393–398); 1838– том IX (стр. 131, 138), том X (стр. 184), том XI (стр. 181), том XII (стр. 89); 1839, том XIII (стр. 169); 1840 года, том XIX (стр. 186), том XX (стр. 299). Стихотворения, не вошедшие в эту статью, следующие: «Фонтан»; «Яркий снег сиял в долине»; «Цицерон»; «Поток сгустился и тускнеет»; «Сон на море» («Совр.» 1836 года, т. III, стр. 9, 19, 20); «Там, где горы убегая», «Над виноградными холмами» (1837 г., том VI, стр. 393, 398); «День и ночь» (1839, том XIV, стр. 141). Поэтическая деятельность г. Ф. Т–ва продолжалась пять лет, начиная с 1836 г. по 1840 год включительно. Впрочем, не можем сказать наверное, печатал или нет г. Ф. Т–в где-нибудь свои стихотворения, прежде чем начал издаваться «Современник». Заключим нашу статью желанием, чтобы стихотворения г. Ф. Т. были изданы отдельно: мы можем ручаться, что эту маленькую книжечку каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения...

Примечания:

¹ Впервые ? «Современник», 1850, № 1. Печатаем по Полн. собр. соч. в 15-ти тт. Т. XI, кн. 2 (с сокращениями).

² «Введение» к «Обозрению русской литературы за 1849 год» было запрещено цензурой.

³ Из поэмы В.Л. Пушкина «Опасный сосед».

⁴ Ср. в «Разговоре книгопродавца с поэтом» Пушкина: «Не продаётся вдохновенье, Но можно рукопись продать».

⁵ Джулия Гризи (1811-1869) и Джованни Марио (1810-1883) ? итальянские оперные певцы. В 1849-1853 гг. выступали в Петербурге, на сцене Итальянской оперы.

⁶ По-видимому, речь идёт о С.П. Шевырёве, назвавшем Бенедиктова первым русским «поэтом мысли» [«Московский наблюдатель», 1835, ч. III, кн. 1, с. 439].

⁷ Неточная цитата из поэмы «Мцыри».

⁸ В сборнике «Стихотворений» 1856 г. это стихотворение было напечатано Фетом в изменённом виде.

⁹ В цикле «Русские второстепенные поэты» в «Современнике» (1850, № 3) была напечатана статья П.Н. Кудрявцева о Фете (см. предыдущий сборник из нашей хрестоматии).