ЗИНАИДА ГИППИУС (1869 — 1945)

 

“Стихи я всегда писала редко и мало, — только тогда, когда не могла не писать”.

З. Гиппиус

 

В течение многих лет имя Зинаиды Гиппиус в нашей стране было одиозным и полузапретным, что объясняется в первую очередь политическими взглядами писательницы, занявшей после Октября непримиримую позицию по отношению к большевизму. Её сочинения не переиздавались, мнения о них (да и то, как правило, несправедливые, односторонние, осуждающие) можно было встретить лишь в специальных работах.

Между тем – парадоксальным образом – имя Гиппиус оставалось одним из самых известных в русской литературе рубежа веков: без его упоминания (разумеется, с шлейфом из «клеймящих» формулировок) не обходились даже самые сокращённые и начётнические историко-литературные курсы, — и вместе с тем одним из самых неизвестных, нераскрытых в его многостороннем содержании и непознанных в его подлинной сущности. То же следует сказать о муже Гиппиус, её духовном спутнике и единомышленнике, крупнейшем русском писателе Дмитрии Мережковском.

 С литературной деятельностью Гиппиус теснейшим образом связано зарождение и становление русского символизма.

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась в ноябре 1869 года в городе Белёв Тульской губернии. Детство будущей писательницы прошло в постоянных переездах, вызванных служебными назначениями отца. В связи с этим образование, которое Гиппиус получала в раннем возрасте, было в основном домашним. Литературные наклонности в Зинаиде пробудились рано. Уже в юном возрасте она пыталась писать стихи, вела дневники.

Летом 1888 года в Боржоме происходит её знакомство с Мережковским, за которого через несколько месяцев Гиппиус выходит замуж. Поселившись после свадьбы в Петербурге, Гиппиус и Мережковский целиком отдаются литературной работе.

Свой путь в литературе Зинаида Гиппиус начинает как поэт: в декабрьской книжке петербургского журнала “Северный вестник” за 1888 год появляются (за подписью З. Г.) два её стихотворения.

В ранних стихах Гиппиус отчётливо звучат те ноты, которые были характерны для “усталого” поколения 80-х годов: меланхолия и скорбь, пессимизм, неверие в жизнь и собственные силы, томление по смерти и т.п.

1889-1893 годы – эпоха становления раннего русского символизма – были для Гиппиус временем поисков собственного пути в литературе. В журналах “Северный вестник”, “Труд”, “Вестник Европы”, “Русская мысль” время от времени печатаются её рассказы, изредка — стихи.

После 1892 года поэтическое творчество Гиппиус приобретает ярко выраженный символический характер. Её поэтический мир предельно подвижен, он реализуется как непрестанный диалог между двумя противоположными полюсами: с одной стороны – индивидуалистический бунт, “дерзание”, уверенный в себе эгоцентризм, с другой – сильное религиозно-мистическое чувство. Потребность веры, молитвенный пафос, прославление смерти – и стремление к жизни, самоутверждение – и самоуничижение, сознание греховности – и жажда любви, возмущение – и смирение, — на этих “противовесах” держится мировосприятие Гиппиус.

Пытаясь оторваться от “земли”, к которой она прикована изначально, поэтесса стремится ввысь – к “небу”, в “лазурь”. Неведомый, неназываемый Бог воспринимается ею как возможное чудо; его ощущением и ожиданием полна душа Гиппиус. Именно потребность выразить главную в мире божественную тайну рождает у Гиппиус её особую манеру – отвлечённо-иносказательную. Стихи Гиппиус словно состоят из намёков, недоговорённостей, умолчаний. При всей остроте наблюдательности и отчётливости мыслей, в них почти отсутствуют приметы материального мира.

В понимании Гиппиус, поэзия – это прежде всего лирическая медитация. Не менее отчётливо, чем в собственных творческих опытах, её поэтические пристрастия и предпочтения отразились в любопытном сборнике  «Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З.Н. Гиппиус» (1917), в который вошли произведения многих поэтов – и знаменитых, и малоизвестных.

Сомнения, колебания, переоценка собственного опыта – отличительные черты мировоззрения Гиппиус. Это проявилось, например, в пору первой мировой войны. Первоначально, в своих статьях 1914 года, Гиппиус пыталась оправдать войну как необходимый этап в движении человечества к Божьей Правде. Стараясь поддержать воинов своим писательским словом, Гиппиус выпустила в свет книгу «солдатских писем» [«Как мы воинам писали и что они нам отвечали. Книга-подарок. Составлено З. Гиппиус». М., 1915]. Однако со временем её отношение к войне становится всё более жёстким, непримиримым. Её цикл военных стихов содержит откровенно антимилитаристские призывы: «Нет оправдания войне//И никогда не будет» («Без оправданья», 1916). Гневный пафос и отчаяние, захлестнувшие «военные» стихи, смягчаются, однако, верой Гиппиус в «немеркнущий Свет», что воссияет однажды над тьмою мировой бойни, в «небывалое» воскресение мира («Зелёный цветок», 1915, и др.). Этот цикл, по сути, первая последовательно осуществлённая попытка Гиппиус рассказать в стихах не только о себе; дневник души наполняется в них животрепещущим общественным материалом.

Политические стихи Гиппиус, исполненные гнева и пристрастия, шокировали многих её современников, привыкших к совсем иному звучанию музы («Революции – нет. Диктатуры пролетариата – нет. Социализма – нет. Советов, и тех – нет»).

Продолжая жить в первые послеоктябрьские годы в Петрограде, Мережковские в полной мере ощутили на своей судьбе все гримасы эпохи военного коммунизма – голод, разруху, абсурдные заявления новой власти, обыски, не миновавшие и их квартиру на Сергиевской улице. 24 декабря 1919 года Мережковский, Гиппиус, Философов и В. Злобин выехали из Петрограда в Гомель, в январе 1920 года они нелегально перешли польскую границу, а с ноября 1920 года Мережковские обосновались в Париже.

Литературная деятельность Гиппиус в Париже продолжалась с не меньшей интенсивностью, чем на родине. Её стихи, рассказы, статьи постоянно появлялись в крупнейших изданиях русской эмиграции – журналах «Современные записки», «Иллюстрированная Россия», «Новый корабль», «Числа», газетах «Общее дело», «Последние новости», «Звено», «За свободу», «Сегодня», «Возрождение», во многих других органах печати. Гиппиус пользовалась репутацией живого классика.

Тяжелейшим ударом для Гиппиус стала кончина Мережковского (7 декабря 1941 г.). Последние годы своей жизни она посвятила работе над биографической книгой о нём («Дмитрий Мережковский»), оставшейся незаконченной, и над большой поэмой «Последний круг (И новый Дант в саду)», ориентированной на «Божественную Комедию»; в ней Гиппиус попыталась дать завершающий синтетический очерк своей поэтической метафизики (поэма публикована посмертно Темирой Пахмусс).

Последним коллективным литературным замыслом, осуществлённым Гиппиус, был сборник “Литературный смотр”, который она задумала как “первый опыт свободы слова”: каждый участник мог сказать в нём всё, что хочет и как хочет.Скончалась Зинаида Николаевна Гиппиус 9 сентября 1945 года. Похоронена под одним надгробием с Мережковским на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа близ Парижа.

Вся жизнь Гиппиус, с её духовными порывами и творческими осуществлениями, с её разуверениями и обретениями, может быть осмыслена как настойчивая и глубоко осознанная попытка освоить тяжкий, ответственный и благотворный “опыт свободы” –в конечном счете той свободы которая приоткрывает, по формуле её позднейшего стихотворения,“одну — Трепещущую Вечность”.

(Из статьи К.М. Азадовского и А.В. Лаврова  «З.Н. Гиппиус: метафизика, личность, творчество». В кн.:  З.Н. ГИППИУС. Сочинения. Стихотворения. Проза. Л., 1991).

 

ЛИТЕРАТУРА

  • Стихотворения. Сост., подг. текста и примеч. А.В. Лаврова. СПб., 1999 (Новая библиотека поэта).
  • Стихотворения. Живые лица. М., 1991. Вступительная статья, составление, подготовка текста и комментарий Н.А. Богомолова.
  • Литературный дневник (1899-1907). Подг. текста, вст. ст. и коммент. Р. Евграфова. М. «Аграф». 2000г.
  • Дневники. В 2-х кн. М., 1999.
  • Неизвестная проза. В 3-х тт. СПб., 2002-2003.
  • В. Злобин. Тяжёлая душа. М., «Интелвак», 2004.
  • сайт, посвящённый З. Гиппиус — http://az.lib.ru/g/gippius_z_n/

 

 

П.И. ВЕЙНБЕРГУ[1]

Суббота, 25 июля 98 г. Аврора[2]

Вы задали мне трудную задачу!

Ответить собираюсь я давно…

Беру перо, сажусь — и чуть не плачу…

Зачем шутить стихом мне не дано?!

Нравоученья в декадентских ризах

Упрямой музе более под стать;

Я не вольна в её пустых капризах,

Я не умею дам разубеждать.

Звенит ваш стих, и, с гибкостью завидной,

По строкам рифма вьётся, как змея…

Досадно мне, и больно, и обидно —

Но я, увы, не вы, а вы — не я…

Довольно! Чем богата, тем и рада.

Мне даже нравится мой странный слог.

И будет, верю, за труды награда:

Ответная чета блестящих строк.

«Была я в Петербурге; буря злилась,

И дождик шёл… Ну чистая напасть!

Домой я непрестанно торопилась

И на Фонтанку не могла попасть.

Лишь утешала страждущего брата,

Упавший дух немного подняла

И тщательно и зорко берегла

От милого, но страшного „возврата“…

(Подумаешь, не стоило и лезть:

Там утешителей не перечесть)».

Живём мы здесь не шатко и не валко;

Мясник — мошенник; серы небеса;

Поют кузнечики; мне просто жалко,

Что здесь случаются и чудеса.

Вот первое: не будет Вам в обиду,

Но я рецензии пошла писать;

Венгерову же нашу,— Зинаиду, —

Метнуло на стихи[3]… Вот благодать!

Она теперь и день и ночь в экстазе.

Рассеянна, как истинный поэт.

Но думаю, нам с Вами в этом разе

Среди поэтов места больше нет!

........................................

Как поживаете? Что ваши своды?

И — новые — как прежде ль хороши?

По-прежнему ль к Вам ломятся народы,

Мечтая с Фонда получить гроши[4]?

Меня сулили Вы везти в Монако, —

Я согласилась хоть на Меррекюль[5]

Клялись словами Демона… Однако

Из обещаний этих вышел нуль.

Тот постоянства сердце не оценит,

Кто чувства лучшие мои отверг…

И знаю: мне не раз ещё изменит

Коварный, легкомысленный Вейнберг.

Но не могу я с ним затеять ссору, —

Изменника люблю ещё сильней…

И коль захочет посетить Аврору —

Он будет встречен нежностью моей…

......................................

Я новости вам сообщить хотела,

Но более стихов писать нет сил;

Космополис, как слышно, опочил;

В подробностях не знаете ли дела[6]?

     _____

Как рада я, что минуло пол-лета!

Собраний жду под сводами поэта[7],

А на письмо — приятного ответа…

Поклон вам шлёт мой занятый супруг

И я, Ваш неизменный, редкий друг.

       О, верьте! вам одна

       Всегда верна —

НЕУМЕСТНЫЕ РИФМЫ[8]

I

Ищу напевных шё-

потов
В несвязанном шу-

ме.
Ловлю живые шо-

рохи
В ненужной шу-

тке.

 
Закидываю не-

воды
В озера гру-

сти,
Иду к последней не-

жности
Сквозь пыль и гру-

бость.

 
Ищу росинок ис-

кристых
В садах непра-

вды,

Храню их в чаше ис-

тины.
Беру из пра-

ха.

 
Хочу коснуться сме-

лого
Чрез горечь жи-

зни.
Хочу прорезать сме-

ртное
И знать, что жив —

я.

 
Меж цепкого и ле-

пкого
Скользнуть бы с ча-

шей.
По самой темной ле-

стнице
Дойти до сча-

стья.

 

II

Верили

мы в неверное,
Мерили

мир любовию,
Падали

в смерть без ропота,
Радо ли

сердце Божие?
Зори

встают последние
Горе

земли не изжито,
Сети

крепки, искусные,
Дети

земли опутаны.
Наша

мольба не услышана,
Чаша

ещё не выпита.
Сети

невинных спутали,
Дети

земли обмануты...
Падали,

вечно падаем...
Радо ли

сердце Божие?

 

ТИШЕ![9]

              Громки будут великие дела...

                                      Ф. Сологуб 7.8.1914[10]

 

Поэты, не пишите слишком рано,

Победа ещё в руке Господней.

Сегодня ещё дымятся раны,

Никакие слова не нужны сегодня.

 

В часы неоправданного страданья

И нерешённой битвы

Нужно целомудрие молчанья

И, может быть, тихие молитвы.

СПБ  8 августа 1914

 

«СВОБОДНЫЙ» СТИХ[11]

Приманной лёгкостью играя,
Зовёт, влечёт свободный стих.
И соблазнил он, соблазняя,
Ленивых, малых и простых[12].

Сулит он быстрые ответы
И достиженья без борьбы.
За мной! За мной! И вот поэты —
Стиха свободного рабы.

Они следят его извивы,
Сухую ломкость, скрип углов,
Узор пятнисто-похотливый
Икающих и пьяных слов...

Немало слов с подолом грязным
Войти боялись... А теперь
Каким ручьём однообразным
Втекают в сломанную дверь!

Втекли, вшумели и врылились...
Гогочет уличная рать.
Что ж! Вы недаром покорились,
Рабы не смеют выбирать.

Без утра пробил час вечерний,
И гаснет серая заря...
Вы отданы на посмех черни
Коварной волею царя!

А мне — лукавый стих угоден.
Мы с ним весёлые друзья.
Живи, свободный! Ты свободен -
Пока на то изволю я.

Пока хочу — играй, свивайся
Среди ухабов и низин.
Звени, тянись и спотыкайся,
Но помни: я твой властелин.

И чуть запросит сердце тайны,
Напевных рифм и строгих слов —
Ты в хор вольёшься неслучайный
Созвучно-длинных, стройных строф.

Многоголосы, тугозвонны,
Они полётны и чисты —
Как храма белого колонны,
Как неба снежного цветы.

СПБ   Ноябрь 1915

 

ТОГДА И ОПЯТЬ[13]

Просили мы тогда, чтоб помолчали

     Поэты о войне;

Чтоб пережить хоть первые печали

     Могли мы в тишине.

 

Куда тебе! Набросились зверями:

     Война! Войне! Войны!

И крик, и клич, и хлопанье дверями...

     Не стало тишины.

 

А после, вдруг, — таков у них обычай, —

     Военный жар исчез.

Изнемогли они от всяких кличей,

     От собственных словес.

 

И, юное безвременно состарив,

     Текут, бегут назад,

Чтобы запеть, в тумане прежних марев, —

     На прежний лад.

1915

    ИЗДЕВКА[14]

   Ничего никому не скажешь

   Ни прозой, ни стихами;

   Разделённого — не свяжешь

   Никакими словами.

 

   Свернём же дырявое знамя,

   Бросим острое древко;

   Это чёрт смеётся над нами,

   И надоела издёвка.

 

   Ведь так в могилу и ляжешь,—

   И придавит могилу камень,—

   А никому ничего не скажешь

   Ни прозой, ни стихами…

 

 

СИЯНЬЯ[15]

Сиянье слов... Такое есть ли?
Сиянье звёзд, сиянье облаков —
Я всё любил, люблю... Но если
Мне скажут; вот сиянье слов —
Отвечу, не боясь признанья,
Что даже святости блаженное сиянье
Я за него отдать готов...
Всё за одно сиянье слов!

Сиянье слов? О, повторять ли снова
Тебе, мой бедный человек-поэт,
Что говорю я о сияньи Слова,
Что на земле других сияний нет?

СТИХОТВОРНЫЙ ВЕЧЕР
В «ЗЕЛЕНОЙ ЛАМПЕ»[16]

Перестарки и старцы и юные

Впали в те же грехи:

Берберовы, Злобины, Бунины

Стали читать стихи.

 

Умных и средних и глупых,

Ходасевичей и Оцупов

Постигла та же беда.

 

Какой мерою печаль измерить?

О, дай мне, о, дай мне верить,

Что это не навсегда!

 

В «Зелёную Лампу» чинную

Все они, как один, —

Георгий Иванов с Ириною;

Юрочка и Цетлин,

 

И Гиппиус, ветхая днями,

Кинулись со стихами,

Бедою Зелёных Ламп.

 

Какою мерою поэтов мерить?

О, дай мне, о, дай мне верить

Не только в хорей и ямб.

 

И вот оно, вот, надвигается:

Властно встает Оцуп.

Мережковский с Ладинским сливается

В единый небесный клуб,

 

Словно отрок древнееврейский,

Заплакал стихом библейским

И плачет, и плачет Кнут...

 

Какой мерою испуг измерить?

О, дай мне, о, дай мне верить,

Что в зале не все заснут.

31 марта 1927

 

Никогда не читайте[17]
Стихов вслух.
А читаете — знайте:
Отлетит дух.

Лежат, как скелеты,
Белы, сухи…
Кто скажет, что это
Были стихи?

Безмолвие любит
Музыка слов.
Шум голоса губит
Душу стихов.

 

 

СОСТАВИТЕЛЬ РАЗДЕЛА — МАРУСЯ РУЖЕЙНИКОВА (8 В, 2010).

 

[1] Впервые — Гиппиус=1991=Л; Вейнберг Пётр Исаевич (1831 — 1908) — поэт, переводчик, историк литературы; Гиппиус оставила воспоминания о нём: см. «Живые лица», главу «Благоухание седин». Стихотворение, по-видимому, является ответом на стихотворное письмо Вейнберга («Переписывались мы с ним всегда стихами», — вспоминала Гиппиус. — Гиппиус=1991=М, с. 393).  

[2] Аврора — дача под Петербургом.

[3] Венгерова Зинаида Афанасьевна (1867 — 1941) — критик, переводчица, историк западной лит-ры.

[4] Вейнберг был председателем Союза взаимопомощи рус. писателей (1897 — 1901) и членом Комитета Литературного фонда, с 1901 г.  — председателем Литературного фонда.

[5] Меррекюль — курорт в Эстонии на берегу Финского залива.

[6] Международный журнал «Cosmopolis» выходил на рус. языке в Петербурге в 1897 — 1898 гг.

[7] Ср.: «В его “подвале” на Фонтанке — маленькой квартирке у Аничкова моста — кого не встретишь! И не в отдельных писателях было дело, а именно в атмосфере литературной, в среде» — Гиппиус=1991=М. С. 390.

[8] Впервые — «Северные цветы». Альманах пятый книгоиздательства «Скорпион». М., 1911. Об этом стихотворении см. М.Л. Гаспаров. Русские стихи 1890-х — 1925-го годов в комментариях. С. 50, 52 [http://philologos.narod.ru/mlgaspar/gasp_rverse.htm#213]

[9] Впервые — газ. «Биржевые ведомости», утр. выпуск, 1914, 16 ноября.

[10] Неточная цитата из стих. «Марш»: «Громки будут отважные дела».

[11] Впервые в ж. «Любовь к трём апельсинам», 1915, № 4/7.

[12] Ср.  последнюю строфу  стихотворения Ф. Сологуба «Когда я в бурном море плавал…»:

Тебя, отец мой, я прославлюВ укор неправедному дню,Хулу над миром я восставлю,И, соблазняя, соблазню.

[13] Впервые — сб. «Последние стихи» (Пгр., 1918).

[14] Впервые: «Огонёк», 1918. № 12.

[15] Впервые — «Русские записки» (Париж; Шанхай), 1937, № 2.

[16] Стихотв. было записано в одну из тетрадей парижской литературной группы «Перекрёсток», по словам Ю. Терапиано, Гиппиус написала стихотворение после того, как в их доме, без согласия её и Мережковского, был проведён вечер чтения стихов. «Зелёная лампа» — дружеское общество петербургской дворянской, преимущественно военной, молодёжи в 1819—1820 годов, в числе членов которого были декабристы С.П. Трубецкой, Ф.Н. Глинка, Я.Н. Толстой, А.А. Токарев, а также А.С. Пушкин и А.А. Дельвиг.  Название общество получило по зелёному абажуру на лампе в комнате заседаний; символизировало свет и надежду, была «вольным литературным обществом». С тем же названием в Париже в 1927—1940 годах действовало литературное общество, созданное по инициативе Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус. Собрания парижской «Зелёной лампы» проходили по воскресеньям в квартире Мережковских.

Владимир Ананьевич Злобин (1894 — 1967) – русский поэт и критик, секретарь и хранитель архива Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. С 1927 стал секретарём литературного салона Гиппиус «Зелёная лампа»; Нина Николаевна Берберова (1901 —  1993) – прозаик и поэтесса, участвовала в литературных выступлениях «Перекрёстка». Жена В.  Ходасевича, входящего поэтические и личные дела участников «Перекрёстка»; Николай Авдеевич Оцуп (1894 —  1958) — русский поэт, прозаик, критик  и переводчик. В 1930 году основал журнал «Числа», посвященный вопросам литературы, искусства и философии.

Георгий Иванов с Ириною…  — поэт и прозаик Георгий Владимирович Иванов (1894 – 1958) и его жена Ирина Владимировна Одоевцева (1901 – 1990); Юрочка — Юрий Константинович Терапиа́но ( 1892 — 1980) — русский поэт, прозаик, переводчик и литературный критик «первой волны» эмиграции; Михаил Осипович Цетлин – (1882 —1945)  русский поэт, беллетрист, редактор, меценат; известен под псевдонимом Амари; Антонин Петрович Ладинский ( 1896— 1961) — русский поэт «первой волны» эмиграции и автор популярных исторических романов о Римской империи, Византии и Киевской Руси; Довид Кнут — наст. имя и фамилия: Давид Меерович (Миронович) Фиксман. Кнут — девичья фамилия матери. (1900 — 1955) — русский поэт, участник французского Сопротивления, один из издателей журнала «Новый дом».

[17] Впервые — «Новый журнал», 1961. № 64.