Пономарёва М.А. 10 «В» класс, гимназия № 1567
Религиозное учение Л.Н. Толстого (по повести «Исповедь»).
Лев Николаевич Толстой — один из величайших мыслителей конца XIX-го века, он оказал огромное влияние на свою и последующие эпоху. Одна из важнейших тем творчества Толстого – религия и вера; исключительно вопросам религии и веры посвящены трактаты «Исповедь»[1], «В чем моя вера», «Царство Божие внутри нас» и исследование «Критика догматического богословия», но эта тема присутствует и в многих других произведениях. Религиозно-философские взгляды Толстого оказали большое влияние на умы того времени, возникло даже отдельное течение его последователей, т.н. толстовцев.
«Исповедь» была написана в 1878-1882 гг.; Толстой написал «Исповедь» с наступлением в его жизни духовного кризиса, обращением к религии и началом новой философии. Толстой занимается основополагающими вопросами, о смысле человеческой жизни, о смысле различия добра и зла, «вопросами сердца»[2], как он называет их. После 13-илетнего перерыва Толстой снова начинает вести дневник, где фиксирует свои религиозно-философские искания, критикует материализм, точно и четко формулирует вопросы, над которыми работает. Привожу цитату из т.н. «маленькой книжки»[3] из архива Толстого (зима 1878 года): «Если я попытаюсь обобщить и назвать те места, где для меня открывается мое незнание и невозможность знания, то я найду следующие безответные вопросы:
а) Зачем я живу? б) какая причина моему и всякому существованию? в) какая цель моего и всякого существования: г) что значит и зачем то раздвоение добра и зла, которые чувствую в себе? д) как мне надо жить? е) что такое смерть? Самое же общее выражение этих вопросов и полное есть: как мне спастись? Я чувствую, что погибаю. Живу и умираю, люблю жизнь и боюсь смерти — как мне спастись?»
«Исповедь» должна была быть опубликована в журнале «Русский вестник», но духовная цензура ее не пропустила и повесть вырезали из тиража; однако общественность познакомилась с «Исповедью» по копиям с ее корректурных оттисков. Заглавие «Исповедь» прямо указывает на тематику произведения и определяет его стиль, из особенностей которого стоит отметить следующие. Во-первых, любовь автора к аллегориям, притчам, рассказам из жизни (но не автобиографичным), иллюстрирующим общий ход мыслей автора (С. и его старший брат на охоте; сравнения себя с путником в лесу; притча о путнике, тигре, драконе и меде; дети, разбирающие часы; не желающие работать нищие; последний сон). Во-вторых, настойчивый мотив раскаяния вкупе с противопоставлением «тогда-теперь» («без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах»[4]; «теперь мне ясно, что разницы с сумасшедшим домом никакой не было»[5]). Вторая особенность помогает автору показывать события прошедшего времени через призму недавнего озарения, анализировать их по ходу повествования; произведение автобиографично, но возникает два героя: автор-рассказчик и автор-рассказчик в прошлом; в продолжение повествования, по мере приближения к истине, герой все больше сливается с автором-рассказчиком.
Вера для Толстого — основная движущая сила жизни; без веры жизни полноценной быть не может. Когда герой теряет веру, происходит «остановка жизни», затмение: «Жизнь моя остановилась. Я мог дышать, есть, пить, спать и не мог не дышать, не есть, не пить, не спать; но жизни не было, потому что не было таких желаний, удовлетворение которых я находил бы разумным. <…> Я как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы не видать, что ничего нет впереди, кроме обмана жизни и счастья и настоящих страданий и настоящей смерти – полного уничтожения»[6]. Вера понимается автором как некое «неразумное знание» смысла жизни, «не уничтожающегося смертью и лишениями». Вера необходима людям, держит жизнь, потому что в безверии человека настигает «ужас тьмы», ужас смерти («Если б я просто понял, что жизнь не имеет смысла, я спокойно мог бы знать это, что это — мой удел. <…> Если б я был как человек, живущий в лесу, из которого он знает, что нет выхода, я бы мог жить; но я был как человек, заблудившийся в лесу, на которого нашел ужас от того, что он заблудился, и он мечется, желая выбраться на дорогу, знает, что всякий шаг еще больше путает его, и не может не метаться»[7]). Большая часть повести посвящена описанию поисков смысла жизни; поисков сугубо рационалистических. Эти поиски не приводят ни к чему, герой теряет веру, теряет надежду на знание смысла жизни, хочет покончить жизнь самоубийством.
В определении веры как неразумного знания смысла жизни на слово «неразумное» следует обратить внимание особо. Толстой несколько глав повести (V-VIII) посвящает рассказу о напряженнейшей умственной работе, о поиске разумных и логически обоснованных ответов на «вопросы сердца». Тут и притча о путнике, тигре и драконе, и изучение наук, и цитаты из Шопенгауэра, слова Соломона, Сократа, Будды. Но удовлетворительных результатов эти поиски не дают. Герой, под влиянием «остановок жизни», принимает неопределенные ответы за отрицание любого смысла жизни, что осознает позже сам. «Мне только показалось сначала, что знание дало положительный ответ – ответ Шопенгауэра: жизнь не имеет смысла, она есть зло. Но, разобрав дело, я понял, что ответ не положительный, что мое чувство только выразило его так. Ответ же строго выраженный, как он выражен у браминов, и у Соломона, и у Шопенгауэра, есть ответ неопределенный»[8]. Неудачу поиска смысла жизни аналитическим путем автор объясняет почти математически: приравнивание конечного к конечному и бесконечного к бесконечному привели к тождеству, ничего не определено. Можно получить ответ, лишь вводя отношение конечного к бесконечному, что, как выяснилось, невозможно с рационалистической точки зрения: необходимо верить.
Однако пока герой находится в заблуждении, его все чаще посещает мысль о самоубийстве как о бегстве от ужаса тьмы. От самоубийства его удерживают чувства, сердце («Теперь я вижу, что если я не убил себя, то причиной тому было смутное сознание несправедливости моих мыслей»). С этого момента к истине, к вере в Бога героя ведут чувства, хотя и раньше сомнения, смутные ощущения оказывались вернее, чем логические рассуждения (казнь в Париже и смерть брата: «Когда я увидел, как голова отделилась от тела, и то, и другое врозь застучало в ящике, я понял – не умом, а всем существом, -- что никакие теории разумности существующего и прогресса не могут оправдать этого поступка, и что если бы все люди в мире, по каким бы то ни было теориям, с сотворения мира, находили, что это нужно, -- я знаю, что это не нужно, что это дурно и что поэтому судья тому, что хорошо и нужно, не то, что говорят и делают люди, и не прогресс, а я со своим сердцем»[9]). Сердечное «чутье» оказывается высшим нравственным критерием — Толстой был сторонником теории нравственного закона Канта, безотносительности добра (рассказ «После бала»).
Вторым этапом в духовном становлении главного героя становится осмысление именно христианской религии, а не веры вообще. Уже, будучи убежденным в абсолютной необходимости веры, главный герой не может принять христианство — он считает, что это потребует от него отрицания силы разума, «что было бы ложью». Главный герой занят поисками религии, веры, которая строилась бы на тех тезисах, к которым он пришел сам: «Я готов был принять теперь всякую веру, только бы она не требовала от меня прямого отрицания разума, которое было бы ложью. И я изучал и буддизм, и магометанство по книгам, и более всего христианство и по книгам, и по живым людям, окружавшим меня»[10]. Герой находит «истинную веру» среди простого народа, среди крестьянства, объясняя это тем, что лишь у простого народа нравственно-этические принципы не вступают в противоречие с жизнью, с реальными поступками, как это происходит повсеместно в буржуазных и аристократических кругах. Эта проблема — расхождение между идеалом нравственности и практической этикой людей — присутствует в повести с самого начала, где автор описывает отпадение от христианской веры молодых людей его круга: «Оно (отпадение — М.П.), как мне кажется, происходит в большинстве случаев так: люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему <…> Так было и бывает, я думаю, с огромным большинством людей. Я говорю о людях нашего образования, говорю о людях, правдивых с самими собою, а не о тех, которые самый предмет веры делают средством для достижения каких бы то ни было временных целей. <…> Эти люди нашего образования находятся в том положении, что свет знания и жизни растопил искусственное здание, и они или уже заметили это и освободили место, или ещё не заметили этого»[11]. Так Толстой утверждается в мысли, что вера как неразумное знание не выражается словами — орудием мысли, — но живет преданием, легендой, традицией, обрядом в народе и поддерживает жизнь миллионов человек. «Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя тому преданию, которое имело всё человечество. Я соединялся с предками моими, с любимыми мною — отцом, матерью, дедами, бабками. Они и все прежние верили и жили, и меня произвели. Я соединялся и со всеми миллионами уважаемых мною людей из народа»[12].
Взаимная неприязнь между различными христианскими церквами окончательно разочаровала Толстого в правоте христианской религии. шаг за шагом Толстой приходит к позиции, не приемлющей церковь как последнюю инстанцию истины, т.к. к истине он пришел сам, сам её постиг. Истина — в необходимости веры для жизни, в жизни по-божески, в рациональной непостижимости веры. О православной церкви Толстой в конце «Исповеди» пишет такие строки: «Что в учении есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нём есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого. И вот я приступил к этому. Что я нашёл в этом учении ложного, что я нашёл истинного и к каким выводам я пришёл, составляет следующие части сочинения, которое, если оно того стоит и нужно кому-нибудь, вероятно будет когда-нибудь и гдё-нибудь напечатано»[13].
24 февраля 1901 года в «Церковных ведомостях» появилось «Определение» Синода — Л.Н. Толстого отлучили [об этом чуть точнее] от церкви. Причины, перечисленные в «Определении» были справедливыми, правдивыми, весомыми — с точки зрения Синода. Цитирую отрывок с причинами из «Определения»: «В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живаго Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию»[14]. Это событие породило бурную реакцию— Толстого все знали, все зачитывались его «Детством» и «Войной и миром». Даже духовенство разделилось на сторонников и противников Льва Толстого как чада русской православной церкви. Сам Лев Николаевич в это время был в Крыму, уже стар и болен. П.В. Басинский считает, что помимо всего прочего «Определение» было сделано не в адрес прихожан — оно лишь повысило популярность Толстого, — но в адрес священства — на случай, если писатель умрет, его не стали бы отпевать ни в одной церкви. Толстой ответил на «Определение» статьей путаной и многословной, неясной, но эпиграф выразил его окончательное отречение от православия — эпиграфом Толстой сделал строчки из английского поэта Кольриджа: «Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более Истины, очень скоро полюбит свою Церковь или секту более, чем Христианство, и кончит тем, что будет любить себя больше всего на свете».
Синод, однако, не оставил писателя в покое — ему писали письма с предложениями покаяться, отказаться от своих «еретических» идей; такие письма получала и жена Толстого — С.А. Толстая — с просьбами повлиять на мужа. Но Лев Толстой не изменил своим убеждениям и своим принципам, к которым пришел таким тяжелым духовным и интеллектуальным трудом.
Библиография.
Толстой Л.Н. Избранные сочинения в трех томах: М., 1989. Т. 3.
Бирюков П.И. Биография Л. Н. Толстого: М., 2000.
Басинский П.В. Лев Толстой: бегство из рая: М., 2009
[1] Бирюков называет «Исповедь» трактатом; я постараюсь придерживаться термина «повесть. почему?
[2] Цит. по кн. Бирюков П.И. Биография Л. Н. Толстого. М., 2000, т.2, гл.15.
[3] Там же.
[4] Толстой Л.Н. Исповедь //он же. Избр. соч. в 3-ех томах. М. 1989, Т. 3, С. 414
[5] Там же, стр. 416
[6] Там же, стр. 420
[7] Там же, стр. 423
[8] Там же, стр. 439
[9] Там же, стр. 417
[10] Там же, стр. 442
[11] Там же, стр. 412-413
[12] Там же, стр. 453
[13] Там же, стр. 459
[14] Цит. по кн. Басинский П.В. Лев Толстой: Бегство из рая. М., 2009, стр. 491-492.
